Жан Ануй - Томас Бекет [=Бекет, или Честь Божья]
Ты пожелал сделать меня архиепископом примасом, ты повелел мне играть роль одинокой пешки против короля, но пешки, почти равной ему. Я смиренно вернусь на свое место, дав возможность людям обвинять меня в гордыне, вернусь, дабы творить то, что почитаю своим делом. Итак, да будет воля твоя! (Осеняет себя крестным знамением.)
Монашек, игравший все это время в углу ножом, внезапно бросает его и смотрит, как нож, врезавшись в пол, вибрирует. Бекет оборачивается.
Занавес
Действие четвертое
Те же декорации. Бедная келья Бекета. Бекет стоит. Перед ним — настоятель монастыря и два монаха.
Настоятель. Так вот, сын мой, о чем пишет король.
Бекет (непроницаем). Я понимаю ваше волнение, мессир аббат.
Настоятель. То, что вы избрали своим убежищем наш монастырь, для нас огромная честь и слава, и не думайте, ради бога, что мы отказываем вам в пристанище из-за полученного приказа. Но…
Бекет (неумолимо). Но?
Настоятель. Мы просто вас предупреждаем, чтобы вы сами с присущим вам благоразумием решили, что делать.
Пауза.
Бекет (пронизывает его взглядом, потом небрежно). Благоразумие — это добродетель, но не следует быть чересчур благоразумным, отец мой. Ведь ваш монастырь находится во владениях его величества короля Людовика, который обещал мне свое королевское покровительство, не правда ли?
Настоятель (скромно). Здесь в Понтиньи — родной дом ордена цистерианцев. Но наш орден слишком разветвлен… у него, как вы знаете, огромные владения также и в Англии, и в Нормандии, в графстве Анжуйском и герцогстве Аквитанском.
Бекет (улыбается). Ах, как трудно, мессир аббат, защищать честь божью при столь обширных владениях! (Подходит к маленькому узелку, приготовленному в углу.) Взгляните, вот мое имущество: смена белья и полотенце. Мой узелок был приготовлен заранее. Я и сам намеревался уйти сегодня.
Настоятель (просветлев). Это облегчает наши души; значит, прискорбное решение принято вами, сын мой, еще до нашего посещения.
Бекет (надменно). Не называйте меня больше своим сыном, аббат. Я забыл сказать вам, что его святейшество пожелал возвратить мне сан архиепископа примаса английской церкви, и я охотно принял его из рук папы. Поэтому, уходя в неизвестность, я дам вам свое апостольское благословение. (Протягивает руку с перстнем настоятелю.)
Настоятель, скрепя сердце, преклоняет колено и целует перстень, потом уходит вместе с монахами.
(Стоит неподвижно, потом берет свой узелок и обращается к монашку.) Пойдем, мальчик! Не забудь свой нож, он может еще пригодиться в дороге.
Они уходят в другую сторону.
Декорация, изображавшая келью, поднимается вверх, открывая трон короля Франции, стоящий посередине зала. Король Людовик входит, держа Бекета под руку.
Людовик. Я уже говорил вам, Бекет, политическая стряпня — это мерзость… И сам пропитываешься этой вонью. Между Англией и нами возобновляются добрые отношения. Мир с англичанами дает мне огромные преимущества в той борьбе, которую я начинаю против Священной Римской империи. Прежде чем двинуться на Восток, я должен обеспечить свои тылы, заключив перемирие с Генрихом Плантагенетом. Вы, разумеется, догадываетесь, что король, предъявив мне счет, занес ваше имя на почетное место? Должен сознаться, что все прочие его требования незначительны. (Размышляет.) Странный человек! Казалось бы, политика Англии должна была состоять в том, чтобы зажать нас в тиски, пользуясь агрессивностью императора. А он решительно жертвует этим ради удовольствия добиться вашего изгнания с наших земель. Он вас очень ненавидит?
Бекет (просто). Ваше величество, мы с ним любили друг друга, и думаю, он не прощает мне, что я предпочел ему бога.
Людовик. Ваш король недостаточно силен в своем ремесле, архиепископ. Он раб своих страстей. Он пожелал выиграть очко у вас, вместо того чтобы выиграть его у меня. Вы занесены в его счет, мне приходится платить и изгнать вас. Я иду на этот шаг не без некоторого чувства стыда. Куда вы думаете отправиться?
Бекет. Я пастырь, надолго оставивший свою паству. Я хочу возвратиться в Англию. Это решение было принято мною еще до аудиенции у вашего величества.
Людовик (изумлен) . У вас склонность к мученичеству? Вы меня разочаровали. Я считал вас более разумным человеком.
Бекет. А разве разумно, уступая чувству страха, вымаливать, бродя по дорогам Европы, местечко, где моя бренная плоть будет в безопасности? Впрочем, где я буду в безопасности? Я архиепископ примас Англии. Это слишком заметный ярлык. Честь господня и разум — на сей раз их интересы совпадают — требуют, чтобы я не пал где-нибудь на дороге от руки безвестного убийцы. Если уж мне суждено быть убитым, то пусть я погибну примасом, с митрой на голове, в золотой ризе, с серебряным крестом в руке, среди моей паствы, в моей церкви. Это единственное место, приличествующее моему сану.
Людовик (после паузы). Вы безусловно правы. (Вздыхает.) Ах! Как неприятно иной раз быть королем, особенно когда случай сводит тебя с настоящим человеком… Вы мне скажете, что, к счастью, такие люди редко встречаются. Почему вы не родились по эту сторону Ла-Манша, Бекет? (Улыбается.) Правда, вы бы и мне, конечно, причинили много хлопот. Честь божья — вещь неудобная… (Размышляет, потом неожиданно.) А, черт!.. Вы мне слишком нравитесь. Я хочу быть просто человеком! Хоть на миг! Я попытаюсь кое-что предпринять, пойду даже на то, что ваш повелитель воспользуется этим и увеличит счет; в сущности, ваше изгнание не нанесло бы мне никакого ущерба, разве что слегка задело бы честь… Через несколько дней я встречусь с Генрихом в Ферте-Бернар, где мы скрепим печатью наше соглашение. Я попробую убедить его примириться с вами. Вы согласны говорить с ним?
Бекет. Ваше величество, с тех пор, как мы расстались, я не переставал говорить с ним.
Темнота. Протяжные звуки труб. Декорации полностью подняты, осталась только циклорама, окружающая пустую площадку. Огромная бесплодная равнина, продуваемая ветрами. Снова звуки труб. Бароны и вооруженные рыцари, все верхами, группируются с одной стороны сцены. Все это яркое скопище с развевающимися орифламами, ощетинившееся копьями, обращено в глубину сцены, как будто всматриваясь во что-то.
Людовик (своим баронам). Прошло не без трудностей! Бекет с улыбкой соглашался на все. Он проявил даже слишком большую снисходительность к требованиям короля, словно речь шла о капризном ребенке. Король ничего не желал слышать. Он рычал, как тигр, хватался за кинжал.
Первый барон. Он его так ненавидит!
Людовик (тихо). Мессиры, или мы плохие психологи, или король страстно любит Бекета. А Бекет относится к королю с покровительственной нежностью. Он только одно любит на свете — выдуманную им самим честь.
Второй барон. Вот они приближаются.
Людовик. Одни, посреди голой равнины, как два короля.
Первый барон (вдруг сердито). Ваше величество, я понимаю короля Англии! Это все-таки бесстыдство со стороны подданного требовать подобных знаков уважения!
Людовик (тихо). Нет дыма без огня, барон. Если он посмел этого потребовать и если два короля нашли естественным выполнить его требование, значит, они почувствовали, что этот человек с его спокойным упорством представляет иного владыку. Ах, если бы, следуя нерушимому священному обычаю, они обменялись поцелуем мира! Для нашей политики это невыгодно, но по-человечески мы этого, разумеется, желаем!
На переднем плане солдат, чуть подальше молодой солдат.
Первый солдат (другому, более молодому). Открой гляделки, дурачок! И запоминай! Ты новичок в нашем деле, и не каждый день такое увидишь. Это — историческая встреча!
Молодой. Ну и пускай историческая! Тут и замерзнуть недолго! Сколько еще мы будем здесь торчать?
Первый солдат. Нам-то еще полбеды, нас лес защищает, а они на открытой равнине! Им, пойми ты, еще холоднее, чем нам!
Молодой. А для священника он ловко ездит верхом, этот архиепископ! Отсюда кажется, что кобыла вот-вот сбросит его на землю. Экая злая тварь! Смотри, смотри же!
